У Вертинского есть гениальные слова (правда, это стихи не о театре): "Я не знаю, зачем и кому это нужно." Маятник жизни сейчас приобрёл такую сумасшедшую скорость, что человеческое восприятие обострилось "до нерва". Нельзя сейчас ни обмануть, ни обманывать. Только выстраданное, только написанное кровью своего сердца, только до потери сознания живое может сегодня спасти. Малодушие, сделка с ложной театральностью, уступка собственной нечувствительности сегодня не проходят Премьера театра Сатиры "Орнифль" по не самой удачной пьесе Ж. Ануя - это реплики, подаваемые в зал, это герои, ставшие частью сценографии, это шутки, заранее рассчитанные на зрителя и вызывающие смех, но не потому, что он в них заложен, а потому что они воздействуют на самый верхний, самый простой слой сознания и вызывают эффект "поскользнулся на банановой кожуре". Это главный герой Орнифль, поющий в стиле рэп сочинённые им псалмы.
Орнифль - то ли стареющий Дон Жуан, то ли несостоявшийся Сальери - сочиняет бездарные стихи, а сам цитирует гениев; соблазняет всех подряд женщин и никого не любит, кроме, как у Цветаевой, "и себя в зеркале". Он - "прохладный", и "зеркало тоже -прохладное". И его тоже никто не любит. Только маскируются под любовь старая дева секретарша, невостребованная нереализовавшаяся жена, суетливый доверчивый друг, свалившиеся с неба внебрачный сын и его невеста. Маскируются - потому что неживое не может отражаться в зеркале живым. Часто бывает, что когда актёры играют самих себя, они абсолютно точно вписываются в атмосферу спектакля, обогощая его своей индивидуальностью.
Другое дело, когда они играют однажды надетый халат, который подобно Плюшкину, берегут и надевают, когда больше нечего надеть. Халат уже весь в проплешинах, в пятнах, а они всё с него пылинки сдувают. Поносят и опять бережно в шкаф на плечики повесят. Кстати, живой спектакль или нет, зачастую можно определить чисто зрительно, не слушая даже текст, отключив эмоциональное восприятие, не вдумываясь даже в идею. Как нас, грешных, выдают одежда и обстановка, так обнажает себя спектакль - костюмами и сценографией.
В "Орнифле" в костюмах нет смысла, нет стиля, нет мысли; в них нет времени и даже пространства - современная одежда какого-нибудь более или менее дорогого московского магазина главных героев и стилизованные под Мольера костюмы служанки и докторов. У них нет цвета, нет звука, способных пробудить ассоциацию или воспоминание. Сценография же под магическим воздействием создаваемого каждым спектаклем особого энергетического поля оборачивается вдруг не помощницей спектаклю, а как бы пародией на него; становится не окрыляющей, а грубо, тяжело прибивающей к земле и от души над ним хохочущей. Мраморные колонны, массивная античная статуя, плоский бассейн фонтана, бюро-софа, на котором возлежит Орнифль (А. Ширвиндт ), увенчанный лавровым венком, - всё это донельзя упрощает и огрубляет и без того несложный рисунок мизансцен, в которых не решаются проблемы, не вспыхивают и не угасают чувства.
Увы. Даже когда в конце декорация вертится, и мы видим неприглядную грубосколоченную изнанку задника, такого отполированного снаружи, что должно навести на мысль о ложности нашего жизненного блеска при отсутствии истинного свечения, - да, такая мысль рождается, но, к сожалению, к смыслу спектакля она никакого отношения не имеет. А стоячая вода в плоском бассейне фонтана - имеет. Самое губительное для актёра - это играть неживое или абстрактную идею. Но ещё страшнее - играть свою маску, свой халат, умея и снять его, и почистить, и при случае снова надеть. Самое печальное для зрителя - это "выйти из зала таким же как раньше", ни на секунду не проснувшись от своих собственных забот, не пережив любви, не обжегшись. Искренне жаль актёров, которым нечего сказать посредством такого спектакля. Если мы всегда помним, что жизнь - театр, то почему бы не вспомнить, что театр - это жизнь?
Анастасия Соколова
| Всероссийское монархическое движение "Наше дело" |